Закон о пробации: как помочь экс-заключённым вернуться в общество?

Согласно обращениям, которые проанализировала журналистка и правозащитница Ева Меркачева, на первом месте среди потребностей бывших осуждённых стоит вопрос жилья, на втором работа, на третьем — лечение.

С 1 января 2024 года в России вступил в силу и начал действовать приказ о пробации заключённых. Пробация — это условный срок, ориентированный на ресоциализацию и исправление человека. В России эта мера будет применяться к осуждённым, в чей приговор не входит лишение свободы, и гражданам, недавно освободившимся из заключения. Новая мера призвана снизить случаи рецидивов среди осуждённых и поддержать их при возвращении в общество.

Изменения уже реализуются: в рамках закона о пробации в Новосибирске готовится к открытию первый специализированный центр, курировать который будет ГУФСИН. Он будет располагаться в Заельцовском районе Новосибирска, на базе областного комплексного центра социальной адаптации граждан.

Региональный аналитик «Коллективного действия» Юлия Орловская разобралась, почему сейчас российские тюрьмы создают замкнутый круг преступности и какие методики помогают успешно ресоциализировать экс-заключённых.

В сложившейся российской практике тюрьма не предназначена для исправления. «Проблема заключается в отсутствии социализации как таковой. Содержание в местах лишения свободы представляет собой одно из самых ужасных испытаний, которое может выпасть на долю человека. Это отдельный мир со своей уникальной атмосферой, своими законами и понятиями, где обычаи “свободной” жизни отвергаются», — рассказал «Коллективному действию» правозащитник, пожелавший остаться анонимным.

Ещё одна проблема уголовной системы в России — практика наказывать лишением свободы даже за ненасильственные преступления. Когда человек, совершивший, к примеру, экономическое преступление, кражу или задержанный с небольшой дозой наркотика для личного употребления, попадает в тюрьму, это не тяжёлое нарушение становится для него фактически точкой невозврата.

В конце 2023 года сотрудники ФСИН опросили порядка 280 тысяч заключённых. 80 тысяч из них заявили, что после освобождения им понадобится пробация. Около 3000 человек сразу заключили соглашение, которое позволяет провести меры по их ресоциализации.

Согласно наблюдениям правозащитницы Евы Меркачевой, каждый второй заключённый не использует право на звонки. Это происходит по ряду причин:

• родственников нет или они отвернулись от осуждённого;
• нежелание общаться с людьми из-за проблем с ментальным здоровьем — решать их в колониях, как правило, не помогают;
• отсутствие средств, чтобы оплачивать связь (стоимость звонка составляет порядка 3,5 рублей за минуту);
• препятствия со стороны администрации колоний.

Последнее происходит в большинстве тюрем: сотрудники администрации ссылаются на то, что по нормам при отсутствии технической возможности звонки могут совершаться не больше 12 раз в год — в предыдущие годы нормой было 6 звонков. Что именно подразумевается под отсутствием технической возможности и какова реальная причина ограничений, неизвестно.

Как отмечает Ева Меркачева, видеотаксоматы в разное время и под разными предлогами отключили в колониях Калужской, Брянской, Воронежской, Астраханской, Ярославской и Новгородской областях и ряда других регионов.
Свидания и встречи в СИЗО и тем более в колониях проходят с той частотой, которую определяет администрация на своё усмотрение. Встречи с журналистами, правозащитниками и даже адвокатами — не исключение. Предлоги для отказа могут быть разными: от якобы проводимых в колонии мероприятий и до помещения осуждённого в ШИЗО.

Часто срок осуждённого не заканчивается освобождением из тюрьмы — его продолжает наказывать общество. Нередко связь с друзьями и близкими у экс-заключённых обрывается, прежнее социальное окружение отворачивается от человека. Бывает и так, что освободившийся сам обрывает контакты, если окружение способствует рецидиву — как правило, это происходит с осуждёнными за преступления, связанные с запрещёнными веществами.

Социальные стереотипы и личная травма, связанная с опытом тюремного заключения, также создают барьеры для реинтеграции. Негативные ярлыки, такие, как «преступник», препятствуют возможности трудоустройства. В результате многие бывшие заключённые сталкиваются с психическими проблемами, изоляцией и бедностью, что увеличивает вероятность их возвращения к преступной деятельности.

Важный недостаток российской системы правосудия — низкая осведомлённость заключённых об их правах и возможностях. Известны случаи, когда при назначении места, где осуждённый будет отбывать наказание, решение принималось не в соответствии с законом, а исходя из отношения сотрудников к конкретному человеку. Часто это учреждение находилось далеко от места жительства заключённого и его семьи. Таким образом практикуется «наказание расстоянием». В результате человек теряет связь с внешним миром и оказывается изолирован от всего, кроме тюрьмы. В 2020 году в Уголовно-исполнительный кодекс внесли возможность перевода в учреждение ближе к дому, но об этом мало кто знает, а информировать заключённых сотрудники ФСИН не спешат.

В России происходит скрытая тюремная реформа. Закрытие старых колоний и строительство супертюрем — её заметные элементы. В 29 регионах планируется построить супертюрьмы, в которых будут сосредоточены как следственное изоляторы, так и исправительные колонии с рабочими режимами. Такие учреждения уже строятся в Калужской области и Улан-Удэ.

Мировая практика показывает, что эффективная резоциализация достигается в малых учреждениях, где есть возможность наладить индивидуальный подход: в таких местах сотрудники понимают, кому из заключённых нужны книги, кому психологическая или психиатрическая помощь, а у кого имеются проблемы в семье. В крупных тюрьмах с тысячами заключённых реализовать такую схему работы оказывается практически невозможным. Таким образом, ресоциализация в условиях супертюрем становится практически невыполнимой.

Как отмечает правозащитница Ольга Романова*, многие организации, помогающие заключённым, рассматриваются как нежелательные и «иностранные агенты». «В стране отсутствует здравый подход к реабилитации — как можно вести речь о реинтеграции, если правозащитники воспринимаются как враги народа? На фоне этого можно предположить, что ситуация останется прежней, поскольку нет должного общественного контроля за тюрьмами и местами лишения свободы», — говорит Ольга*.

В последние годы всё большую роль в тюремной жизни играют силовые ведомства: вместо помощи с трудоустройством и ресоциализацией заключённым предлагают работу на военных предприятиях или просто вынуждают подписать с Минобороны контракт для службы в зоне военного конфликта. «Участие в военном конфликте сейчас предлагается уже даже на стадии только что возбуждённого уголовного дела», — подчёркивает адвокат, пожелавший остаться анонимным.

На сегодняшний день практика вовлечения заключённых в «оборонку» распространена во всех исправительных учреждениях страны. Она включает в себя как работу на предприятиях, так и «внеурочную» занятость. «После рабочего дня заключённые часто занимаются изготовлением маскировочных сетей. Эта работа, как утверждают, осуществляется "по зову сердца" и является добровольной. Заключённым объясняют, что это волонтёрство – когда они остаются на своем рабочем месте после смены, чтобы плести маскировочные сети», — рассказывает Ольга Романова*.

Нельзя исключать, что то же самое будет происходить и в центрах пробации — по крайней мере в части предложений подписать контракт с Минобороны. В областном центре социальной адаптации Новосибирской области, на базе которого будет открыт центр пробации, уже проводились такие мероприятия.

Тюремная культура проникла во все сферы российской жизни: начиная от морально-этической системы «понятий» и заканчивая загадками, фильмами и книгами, романтизирующими «зону». Некоторые исследователи считают, что такое распространение тюремной культуры связано непосредственно с криминализацией общества, а распространённость рецидивизма подталкивает людей адаптировать жизнь на воле под тюремные устои.

Россия давно находится на пути к построению системы центров пробации. С 2016 года в стране создаются управления федеральных исправительных центров. Эти учреждения в основном работают с людьми, приговорёнными к принудительным работам за ненасильственные преступления. В такие центры также переводят заключённых с более строгих режимов, которые показали положительные характеристики и находятся на пути к исправлению.

Согласно статистике МВД, с января по июль 2024 года 57,4% преступлений совершалось ранее судимыми людьми. Цель центров пробации и их программ — остановить рост рецидивизма преступности в стране. По новому приказу к 2025 году планируется открыть специализированные центры для экс-заключённых в Хабаровском крае, Владимирской и Сахалинской областях, а также Ханты-Мансийском автономном округе. Вопрос о создании таких центров прорабатывается в Республике Башкортостан, Амурской, Курганской, Курской, Новгородской, Омской и Саратовской областях.

Концепция подразумевает, что в новых учреждениях заключённым будут помогать ресоциализироваться, восстановить связи с семьёй, найти работу и жильё. Также планируется поддерживать освободившихся в получении образования и рабочей специальности. Создание центров пробации — важный шаг к гуманизации уголовной системы и признание, что тюрьма как инструмент перевоспитания показывает себя недостаточно эффективно.

Правозащитники и независимые СМИ настороженно относятся к российской инициативе по созданию центров пробации — неизвестно, будет ли эта мера полезной в существующей системе правосудия. Чтобы ресоциализация работала, важно реализовать целый комплекс мер. Вот некоторые методики, которые помогут освобождённым людям снова стать частью социума.

Образовательные программы и просветительские инициативы могут сыграть важную роль в профилактике преступности, особенно детской и подростковой. Необходимо изучать причины правонарушений, а затем проводить работу по их предотвращению: поддерживать неблагополучные семьи, помогать людям найти работу и обеспечивать им доступ к медицинским услугам. Таким образом можно сформировать безопасную социальную обстановку, где у граждан будет меньше мотивации совершать преступления.

Нарушение прав в тюрьме возможно в условиях её тотальной закрытости от СМИ, волонтёров и общества. Люди на свободе должны знать, как работает ФСИН, иметь возможность критиковать систему и участвовать в принятии решений по её реформированию. Общественный контроль над пенитенциарной системой — необходимое условие для её улучшения.

Как подчёркивает Ольга Романова*, в одной тюрьме невозможно собрать нужное количество квалифицированных людей. Обычно такие специалисты работают в общественном секторе и волонтёрских организациях. Они хотят и готовы тратить своё время и усилия на помощь осуждённым, предоставляя им знания и поддержку. Многие из таких активистов имеют профильное образование — юридическое, медицинское, педагогическое — и готовы применять свои профессиональные навыки на волонтёрских началах. Привлечение подобных специалистов поможет снизить нагрузку на сотрудников ФСИН и сделает систему реабилитации эффективней.

Сегодня мы стоим перед важным выбором — выбрать путь осуждения и ненависти или понимания и поддержки. У бывших заключённых помимо базовых потребностей вроде жилья и работы, с которыми может помочь государство, есть острая потребность стать частью социума, соответствовать «нормальности». Здесь необходимы те самые волонтёры и активисты. Лучшим двигателем изменений в системе станет союз между государственными структурами и гражданским обществом, где каждый будет играть свою роль в процессе ресоциализации экс-заключённых.

Авторка: Юлия Орловская
Редакторка: Зоя Алексеева